Эксперимент по осознанности Медитация Сатипаттхана

Эксперимент по осознанности Медитация Сатипаттхана
Ирвин Шэтток
 
Глава 2. Устройство.
Из динамиков прозвучало начало посадки на наш рейс, и прошло немного времени, как мы оказались в воздухе. Суетность столпотворенья аэропорта, только что настоль личностная и тесная, переменилась спокойствием; то, что было группками беззаботного и оживленного народа, обратилось в пятно неотчетливого буровато-сероватого тона, где невзначай загорался свет, когда солнечные лучи отражались на стаканах или украшениях из дорогостоящих камушков. Это пребывало чувством потери иллюзий, обезличение воздействия "зрелища сверху".

Я нередко чувствовал его, когда сам правил летательным аппаратом; но в транспортной авиации подобное чувство, как правило, случается беглым и почти малозаметным, потому как внимательность занята прямой темой: каким образом провести эту неожиданную возможность ничего не делать, а лишь дремать, кушать и читать газеты до очередного приземления. В этот раз я смотрел вниз на аморфное множество людей, где контуры и силуэты людской толпы слились с абрисами кровель и деревьев, и весь холст бурной жизнедеятельности стремительно погружался в едва различимый простор. Я попробовал вообразить тут самого себя в образе вроде бы какого-то божества, каковое зрит всю ничтожность рода людского, и в то же время внизу, начинающим принимать участливость во всех человеческих отрадах и несчастьях. Этот взгляд был почти созвучен тому ответу, который я разыскивал, пропуская только то, что оба мною рисуемых соображения имелись одно вслед за вторым в отдельной временной последовательности. Если бы я мог уйти от разрушающих действий изобилия чересчур мощных чувств, данная последовательность мною бы и устранилась. Подобная информация должна исполняться сразу как бы изнутри и сверху, притом нужно опасаться чрезмерно безличных и сухих точек зрения: она предупреждается познанием частных сторон отрады и мучения.

Наименование "Центр медитаций" является переводом с языка Бирмы "саасана йита" (выговаривается с продолжительными звучаниями "а"; в слове "саасана" акцент на первый слог). Хоть Центр в основе своей предназначен монахам, каковые в основном (но не все) захвачены учебой сатипаттхан в разнообразных домах, где располагаются кельи, тут имеют свои помещения и миряне. В соображении Запада данную организацию можно сравнивать со штабным колледжем для формирования интеллекта - достаточно суровым, если взять во внимание строгий режим и длительное время работы. Не происходит никаких культовых церемониалов, на каковых миряне должны наличествовать, но от них ждут, что они "возьмут" пять нравственных клятв, взятых всеми отшельниками, и станут существовать в строгом соответствии с ними. Об этих заповедях я поведаю вам позже; они продолжают оставаться в силе в продолжение целого этапа учебы.

Утром, без пятнадцати шесть, меня заранее предупредили, что отведут туда, где я получу на завтрак рис; и данная ночь имелась последней, когда я смог бы разрешить себе проспать больше чем четыре часа.

И все же, я порадовался, пробудившись утром в половине пятого:

Совсем скоро появился мой проводник, и мы ушли на территорию Центра, в обитель, где меня ожидало питание. Когда мы зашли, там уже были четыре монаха; они восседали, перекрестив ноги, за столом; перед ними находилась большущая миска с рисом и немного небольших мисок с необычным ассортиментом  ломтиков и кусочков чего-то непонятного.

Мне задали вопрос, не хочу ли я сесть на стул; но я отстранил данное предложение и произнес, что смогу превосходно покушать и на полу. Мне отвели отдельный стол. Передо мной поставили столько риса, что я не смог бы скушать его и за весь день; помимо риса были даны мне неизвестные семена, схожие с чечевицей, каковые положено есть совместно с рисом; немного позднее принесли чашечку с чаем. В такую рань я не испытывал полноценного голода, и данное число снеди показалось мне весьма крупным, чем было нужно, даже если бы нужно было кушать днем лишь однажды. Потому то я позднее условился при непосредственной помощи толмача о том, что утром на завтрак мне нужны лишь фрукты и чай.

Затем первым днем я обыкновенно поутру завтракал бананами, яблоком, а время от времени папайей с чашечкой чая и кувшином молочка, моей единственной уступкой западным обыкновениям, если не считать мой вывод пить лишь кипяченую воду. Когда я пошел обратно, звуки наставшего утречка уже инициировали нарушение безмолвия; ощущался приход рассветного часа, хоть ещё было, глаз выколи. Я обрел большущее блаженство от данного моциона, оттого что утреннее время располагает какой-то интимностью, каковую можно испытать с самобытной активностью; одиноким людям данное волнение может оказаться упрочивающим и взбадривающим. Я свыкся, возвращаясь, домой следом за утренним чаем, всегда делать остановку в одном и том же месте; тут я поджидал прихода рассветного часа, проводил сборы для начала медитации о "эмоциях". Мое любимое место было возле небольшого озерка в глубоком овраге; здесь часто были на водопое буренки и овечки, пасшиеся в округе. Когда начался сезон удушающих засушливых дней, я подметил, что уровень воды в озерке стал каждый день снижаться почти на семь дюймов.

Когда я вернулся в свою комнату, мне нужно было заняться личными каждодневными долгами – настиланием ложа и уборкой помещения.

Наша каждодневная обедня начиналась в десять тридцать; мне давали мою порцию там же, где и завтрак. Он заключался обыкновенно из крупной миски супчика; мне сразу показалось, что данный супчик чрезвычайно поднимает силу, хоть он выглядел обычным овощным отваром. На второе подавали кусок рыбки, время от времени каплю говядины. Обязательно присутствовал рис, но я от него отказывался, и взамен него мне подавали чашку спаржи. Временами в обед давали еще кусочек бирманского кекса, нугу или фруктовые салатики, и всегда, обыкновенный чай. Это меню не составляли намеренно под меня; всем тем же кормили и монахов, как и молоком сообразно европейских обычаев. Обед это последний прием еды до самого утра. Разрешалось пить произвольное количество воды; вроде бы, был разрешены и чаепития, но молоко находилось под запретом.

Отшельники, ну разумеется, кушали просто руками, без столовых приборов: они брали горсточку риса, перстами сообщали ей конфигурацию шарика, окунали в какой-нибудь соус, а потом каким-то хитроумно-скорым мановением пальцев ухищрялись удерживать рис совместно с соусом и посылать его прямиком в рот. Возле любого из них находилась плошка с водой и полотенце. Я же ел при помощи ножа и вилки, что было еще одной уступкой моим западным навыкам, о каковой я позабыл вам сообщить.

У меня был заблаговременно заказанный билет в Сингапуре; мне необходимо было возвратиться туда спустя месяц, если считать сегодняшний день.